А.В. Костров воспитывался в семье дедушки (по матери) Кострова Алексея Петровича и бабушки Костровой (Ефимовой) Евдокии Ефимовны. Мама Строгова (Кострова) Мария Алексеевна и отец Строгов Василий Николаевич после женитьбы в 1932 г. и до 1936 г. жили в основном вместе с родителями отца в деревне Новенькая, расположенной в 5–7 км от деревни Косковская Горка, в которой проживали Костровы. Толя Строгов родился в доме дедушки 01 марта 1933 г. на Косковской Горке.
Семья Костровых: Алексей Петрович Костров — глава семьи, отец и дед; Евдокия Ефимовна Кострова — мать и бабушка, с внуком Толей Строговым; старшая дочь Мария Алексеевна Строгова (Кострова), справа, — мама Толи; сын — Василий Алексеевич Костров; младшая дочь — Пелагея Алексеевна Кострова, 1933
В эти годы отец и мать работали в колхозе. В 1936 г. отец и мама уехали в Москву, где снимали небольшую комнату в дачном доме в Царицине (ст. Бирюлёво). Отец по рекомендации дальнего родственника, проживавшего в Москве и работавшего в органах НКВД, был принят на работу в охранную службу этих органов. В августе 1936 г. он был арестован на дому (в Царицине) в присутствии матери и осуждён на несколько лет лишения свободы. До конца своей жизни мама не знала, на какой срок и за что посадили отца*. Она несколько раз на Лубянке сдавала ему передачи. О встрече с ним не могло быть и речи. Когда сын подрос (это было в 6-м или 7-м классе), на вопрос сына: «За что же посадили отца?» она рассказала следующее. Через две недели после снятия жилья отец, возвратившись со службы в пьяном виде, громко спросил меня: «Хозяйка сделала нам прописку?». Я ответила отрицательно, на что он в грубой форме, используя матерные слова, опять же громко и угрожающе заявил: «Я вот ей покажу!». Этот разговор хозяйка слышала. Однажды, сидя на крыльце, она сказала: «Маша, ты хорошая женщина, но твой муж – мерзавец, не будь я, чтобы я его не посадила!». Насколько было известно маме, зятья хозяйки занимали важные должности в органах НКВД.
*Только в ноябре 2019 г. в интернете обнаружена база данных жертв политических репрессий в СССР (1917–1991 гг.) – «Открытый список», в котором фигурирует дело моего отца – Строгова Василия Николаевича. В этом деле указана причина ареста и срок осуждения. Реабилитирован в декабре 1995 г. – его уже не было в живых.
Следует заметить, что в указанной справке неверно указано место рождения отца; он родился в дер. Новенькая Рамешковского района Калининской (Тверской) области.
Однажды вечером, когда отец вернулся со службы, опять же в подвыпившем состоянии, и спал, во двор вошли двое в форме НКВД и спросили: «Здесь проживает Строгов Василий Николаевич?». Я ответила да. «Где он?». Я сказала, что спит. «Проведите нас к нему!». Ткнув револьвером в бок спящего отца, они разбудили его и объявили, что он арестован.
Через некоторое время, так и не узнав о причине ареста отца, мама вернулась в родительский дом. Дед, у которого в это время его сын Василий Алексеевич Костров учился в Москве в учебном заведении НКВД, сказал матери, чтобы она порвала супружеские отношения с моим отцом. Так она и поступила, оставшись на всю последующую жизнь не развёдённой в браке и с фамилией Строгова.
В первый класс (1940 г.) Воротиловской начальной школы (село Воротилово) сына Строговых Василия Николаевича и Марии Алексеевны Толю записали с фамилией Костров. Насколько известно, во время Великой Отечественной войны отец был освобождён из тюрьмы и призван в армию. В качестве кого он служил в ней, неизвестно. После войны, без развода с мамой, он, что стало известно в 1971 г. из его переписки с женщиной, знакомой маме, завёл вторую семью, имел двух сыновей, проживал в г. Клайпеда. А Костров А.В. в представлениях анкетных данных и в военном училище, и в воинских частях, в которых служил, и в академии указывал, что с отцом Строговым В.Н. с 1938 г. связей не имеет (точнее нужно было бы отвечать, что связи не имеет с 1936 г.). На вопрос органов и командиров: почему мать и отец имеют фамилию Строговы, а сын – фамилию Костров А. Костров, – отвечал, что воспитывался в семье деда Кострова Алексея Петровича.
Памятная фотография отца Толи Кострова – Строгова В.Н. со второй женой, г. Клайпеда Литовской ССР, конец 60-х гг. прошлого века
По настоянию деда были порваны отношения со всеми родственниками отца, проживающими в соседних деревнях. Так что семейные корни А.В. Кострова по линии отца были подрублены. Остались корни только по линии матери.
Костров Алексей Петрович (17 августа 1888 — 15 мая 1964), похоронен на Николо-Малицком кладбище, Тверь
Костров Алексей Петрович – дедушка А.В. Кострова, отец его мамы Строговой (Костровой) Марии Алексеевны, тёти Поли – Лоллиной (Костровой) Пелагеи Алексеевны, дяди Васи – Кострова Василия Алексеевича. Состоял в законном браке (с 1908 г.) с бабушкой А.В. Кострова – Ефимовой Евдокией Ефимовной. Родился в деревне Косково Рамешковского уезда Тверской губернии в 1888 году. В трёхмесячном возрасте его родная мама умерла. Его отец Пётр женился вторично. Поэтому воспитывался дед в семье родного отца и мачехи, о которой отзывался как о доброй и внимательной матери. В семье отца Петра вместе с дедом росли три сводных сестры. После смерти родителей Алексей Петрович воспитывал сестёр и отдавал их замуж.
Русский. Крестьянин-бедняк. Кузнец, плотник, столяр – эти ремесла изначально постигал, работая у отца бабушки Ефима. Вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции с наступлением зимы уходил на заработки в Рязанскую губернию — коновалить (кастрировать жеребцов и быков). На заработанные деньги (с его слов, порядка 50 рублей за зиму, а средняя корова стоила около 5 рублей) семья приобретала одежду и промышленные товары первой необходимости. Отслужив после Первой русской революции (1905–1907 гг.) в царской армии около трёх лет, на исходе столыпинских реформ в середине десятых годов в составе группы (более десятка) семей переселился из деревни Косково на отведённый для строительства жилья и занятия сельским хозяйством отруб. Здесь, как и другие семьи, поставил свою деревенскую пятистенную избу со скотным двором, крытые соломой. Брали ли эти семьи кредиты в Крестьянском поземельном банке, специально созданном при П.А. Столыпине для поддержки реформы по раздроблению непроизводительной сельской общины, неизвестно.
Двухрядную относительно просёлочной дороги, ведущей в село Воротилово, деревню назвали Косковской Горкой. Наверное, в большей части потому, что отруб принадлежал сельской общине деревни Косково и назывался «Косковская Горка». Избы расположили у подножья, со стороны Воротилова, небольшой возвышенности-горки. (В настоящее время Косковская Горка входит в сельское поселение Некрасово Рамешковского района Тверской области. До 2005 г. была административным центром Косковско-Горского сельского округа. Находится в 14 км к северу от Рамешек на шоссе «Рамешки—Максатиха», в 78 км от Твери).
Дедушка не курил, спиртное употреблял умеренно, только когда приходили гости, или в большие престольные праздники (Рождество Христово, Пасха), хотя не был религиозным, в колхозный праздник, посвящённый годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, в который колхоз после тяжелейших весенне-летне-осенних трудовых месяцев впадал в состояние коллективного увеселения (загул) на три и более дней, иногда вместе с прибывшими на праздник руководителями района. Он не был ни коммунистом, ни большевиком, проявлял симпатию к основному принципу социализма – «каждому по труду». Эта симпатия таилась в его душе. Философию и историю этого важного социально-экономического принципа, конечно же, он не знал: образование–то у него было – четырёхлетняя церковно-приходская школа. Как-то сказал, что учился в Рамешковской школе в те годы, когда в ней учился Горкин, тоже ведь из рамешковских крестьян, а до каких высот дошёл (Александр Фёдорович Горкин в последующем занимал должности Секретаря Президиума Верховного Совета СССР, Председателя Верховного Суда СССР, Председателя ЦРК КПСС). Поняв о чём говорит дед, внук заметил: «Но ты же в 1916 году не вступил в РСДРП и не расстался с крестьянством, как это сделал Горкин». Иногда говорил о тяжёлой жизни крестьянина в бедной Тверской губернии при царе.
Коллективизацию в начале 30-х годов встретил благосклонно. Как зарекомендовавшего себя тружеником, верным и строгим семьянином, человеком, способным производительно работать со своей семьёй (до коллективизации деревня жила и работала по частнособственническим законам – по законам НЭПа), колхозники с созданием в начале 30-х годов колхоза на Косковской Горке избрали его первым председателем правления колхоза. Будучи председателем правления, он продолжал работать в колхозной кузнице. Как кузнецу ему в колхозе не было замены. А в те времена без кузницы невозможно было представить колхозное хозяйство – нужно было оковывать телеги и сани, бороны, ремонтировать плуги, косилки, жнейки, подковывать лошадей.
Страшно ненавидел лодырей, мошенников и тех, кто безалаберно относился к колхозной собственности, особенно к тягловой силе – лошадям. На скотный двор колхоза он отвёл стельную тёлку и любимую кобылу-трудягу Стрелку. Сильно переживал, когда видел, как к ним безжалостно относятся, особенно к Стрелке, как к обезличенной коллективной собственности. Остался в памяти случай, когда он крепко отчитывал молодого колхозника, без нужды гнавшего галопом запряжённую в телегу лошадь. Отдельные нерадивые колхозники поэтому выражали недовольство: «Вот Костров, ему больше всех нужно!».
В колхозе выращивали рожь, овёс, ячмень, картофель, капусту, свёклу, горох, клевер, в больших объёмах выращивали лён. В качестве удобрений использовали навоз, вывозимый с колхозных и частных дворов (минеральных удобрений в те времена было явно недостаточно). Колхоз имел животноводческую ферму крупного рогатого скота. В личном подсобном хозяйстве колхозники держали коров, овец, свиней, кур и других животных.
Ему довелось поработать и при контрактной (договорной) системе государственных заготовок сельскохозяйственной продукции, и при системе обязательных поставок продукции государству (ОПГ), которая устанавливала очень жёсткие условия выполнения обязательств колхозами и колхозниками. Тем не менее, благодаря добросовестной работе большей части рядовых колхозников и членов правления колхоза, в довоенные годы удалось достичь заметных результатов в повышении денежной и материальной стоимости трудодня колхозника. В это время в деревне Косковская Горка с каждым годом жизнь колхозников улучшалась. Колхоз работал, как слаженный механизм, хотя и с использованием в основном ручного труда (не помнится, чтобы использовались льнотеребилки; жнейки и косилки часто выходили из строя, комбайна в колхозе не было, не говоря уж о картофелеуборочных машинах).
В конце 30-х годов дедушка некоторое время работал в ремонтной мастерской местной (созданной в 1936 г.) Заклинской машинно-тракторной станции (МТС) – государственном сельскохозяйственном предприятии (МТС были образованы в СССР в 1929 г. для обеспечения технической и организационной помощи крупным сельскохозяйственным производителям (колхозам)). Они считались детищем И. Сталина. Ликвидированы в 1958 г. Для езды на работу в МТС дед первым в деревне купил велосипед 1-го Московского велозавода. По причине бытовых неудобств непосредственно перед войной он вернулся в колхозную кузницу. В 1941 г. в возрасте 53-х лет был призван на работу в Рамешковский райпромкомбинат, на котором изготавливал лыжи для армии. Когда немцы заняли г. Калинин, встал вопрос о возможной эвакуации семьи. Власти об эвакуации населения ничего не говорили – в сложившейся критической ситуации не до эвакуации было. В адрес дедушки и его семьи от недругов стали поступать анонимные угрозы. Объяснял он это тем, что сам он активист, враг воров и мошенников, семья настроена просоветски, сын служит в НКВД в Москве, зять Алексей Иванович Лоллин – командир Красной Армии. Об отце А.В. Кострова – Строгове В.Н. – в семье, конечно же, не упоминалось. В качестве сочинителя угроз подозревался деревенский сосед, который, будучи материально ответственным лицом (кладовщиком), допустил хищение колхозной собственности и был лишён права материально отвечать за то, что хранится на колхозном складе. Даже после войны этот сосед однажды в пьяном состоянии на глазах внука попытался в присутствии колхозников спровоцировать дедушку на драку. Внук до слёз был расстроен из-за несправедливости нападения на деда.
Победа наших войск в битве под Москвой сняла вопрос об эвакуации семьи, и дед продолжил добросовестно работать в кузнице. Несмотря на то, что в колхозе работали женщины, старики, дети и старухи, колхоз справлялся с выполнением взятых перед государством обязательств по плановым поставкам продукции. В колхозе сохранялась трудовая дисциплина, сберегли тягловую силу – лошадей и быков. Женщины не впрягались ни в телеги, ни в плуга, колхозники не голодали (конечно, и не жировали, нуждающимся семьям оказывали помощь), в колхозе собирали денежные средства и натуральную продукцию и на «танковые колонны», и на «авиационные эскадрильи», подписывались на государственные займы. Было бы неверным утаить и факты дележа между колхозниками натуральной продукции по «чёрным ведомостям», то есть ведомостям, не учтённым в открытом бухгалтерском деле колхоза. Что говорить, колхозники и колхоз выживали, но не сдавались в тяжелейшие годы войны. Несомненно, большая заслуга в этом противостоянии небольшого колхоза врагу принадлежит кузнецу Кострову Алексею Петровичу, который в условиях большого дефицита металла, особенно листового железа для изготовления лемехов и отвалов для плугов, заготовок для осей телег, отсутствия кузнечного угля (в колхозе было организовано ямное углежжение) сумел не останавливать процесс оковки телег, саней, ремонта плугов, борон, сельскохозяйственных машин (жнейки, косилок), ковки лошадей, выполнения других работ, связанных с кузнечной обработкой металла и дерева. Уже во 2-м классе внук приходил к деду в кузницу и помогал ему тем, что раздувал горн (качал меха). В 16 лет (9-й класс) внук в летние школьные каникулы работал молотобойцем, используя 9-тикилограммовую кувалду при сварке осей или нарубке лемехов и отвалов для плугов.
В 1945 г. дедушку постиг большой психологический удар – он получил известие (с большим опозданием (через годы) по причине халатности председателя сельсовета, утерявшего похоронку в хмельном состоянии в один из государственных праздников) о смерти сына Васи от ран, полученных в боях под Сталинградом. В 1946 г. умерла его любимая жена Дуня (так он ее называл в семье), не пережившая известие о смерти сына (похоронена на Воротиловском кладбище).
После этого колхозная активность деда стала затухать. В 1948 г. он прекратил регулярную работу в колхозе, в этот год ему исполнилось 60 лет. Закона о колхозных пенсиях в то время ещё не было, да и пенсионный возраст для мужчин составлял тогда 65 лет, поэтому оставалось рассчитывать на свои силы и помощь дочерей и внуков. Дед и его дочери взяли курс на сосредоточение семьи в одном городском доме и на уход из трудовой крестьянской жизни в трудовую жизнь в областном городе. Его младшая дочь Поля, семье которой купили комнату в г. Калинине (Твери) сразу после войны, работая в Трамвайном парке, получила по Договору от 07.03.1951 г. с отделом коммунального хозяйства исполкома Заволжского Совета депутатов трудящихся земельный участок (около 6 соток) в бессрочное пользование под строительство индивидуального жилого дома. В зимние месяцы этого года дед и внук А.В. Костров уже заготавливали в окрестных лесах деревни Косковская Горка лесоматериалы для планируемого строительства. Базовая часть стройки – сруб дома – был заготовлен ранее.
Стройка началась в апреле 1951 г. Тётя Поля взяла беспроцентную ссуду 10 000 руб. в расчёте, что после постройки дома дед продаст свой дом на Косковской Горке, а тётя Поля – свою комнату на улице Зинаиды Коноплянниковой, и ссуда будет погашена. Так в последующем они и поступили.
Дед распределил обязанности членов семьи в деле постройки дома так: сам он непосредственно занимается постройкой дома, при необходимости нанимает работников; старшая дочь Маня, работающая в колхозе на Косковской Горке, обеспечивает продуктами (в тот год ею специально была выращена свинья); младшая дочь Поля (застройщица), не прекращая работу в Трамвайном парке, готовит пищу; старший внук Толя (временно безработный) оказывает помощь деду в постройке дома и обеспечивает транспортировку лесоматериалов с Косковской Горки (погрузка лесоматериалов – брёвен – на нанимаемые автомашины производилась обычно в воскресные дни мужчинами деревни по традиции, сохранившейся со времён сельской общины и называвшейся «помощью»; после оказания «помощи» обязательно устраивалось угощение со спиртным участников помощи, угощала дочь Маня; некоторые из участников после таких угощений с трудом добирались до своих домов); младший внук Валя (сын Поли) доставлял пищу на стройку с улицы Зинаиды Коноплянниковой, на которой проживала дочь Поля с сыном, у них в холодные ночи ночевали дед и Толя.
Первым делом, как и полагается, дед «воздвиг» туалет и сарай, после чего поселился в сарае и стал выполнять к тому же охранную функцию. В разгар стройки, в июне 1951 г., внук Толя отправился поступать в ВМОЛАУ им. И.В. Сталина (г. Ейск) и не вернулся на стройку, поступив в училище. Построенный дедом дом был принят в эксплуатацию в октябре-ноябре месяцах 1951 г. Тётя Поля с сыном Валей после продажи своей комнаты с большой радостью поселилась в новом доме. Дед же приступил к возведению пристройки (большой кухонной комнаты) и коридора. Через год он в одиночку возвёл пристройку, а несколько позже коридор. В общей сложности площадь дома составляла около 60-ти квадратных метров (большие площади официально не разрешались). Дом был электрифицирован, отопление – печное, водопровода и канализации не было. Но всё равно это было большим достижением деда и его семьи.
В 1955 г. дед продал деревенский дом. Семья – дед, дочери Маня и Поля, внук Валя – стала проживать в доме, который построил Дед (не Джэк, а Дед). Вся семья была прописана на площади этого дома. Таким образом, семья, возглавляемая дедом Алексеем Петровичем Костровым, из крестьянской превратилась в городскую рабочую обывательскую семью.
Родительский дом в г. Калинине (Твери), построенный Дедом – Алексеем Петровичем Костровым и положивший начало перехода семьи Костровых от крестьянско-колхозной жизни к городской обывательской жизни, 1951 г.
В силу действующего законодательства, несмотря на то что деду в 1955 г. исполнилось 67 лет, он оказался беспенсионным. Поэтому он устроился на работу сторожем в Областном архиве. Закон СССР «О пенсиях и помощи членам колхозов», который установил минимальную пенсию колхозникам (120 руб.), вышел в 1964 г. – году, в котором дедушка скончался от рака пищевода (последние два года он не работал). Похоронен на городском Николо-Малицком кладбище в Твери. Долго думали, что установить на скромном надмогильном памятнике: пятиконечную звезду или христианский крест. Установили крест.
Колхозники (их дети и внуки) образованного в начале 30-х годов прошлого века колхоза в деревне Косковская Горка. В 3-м справа стройном столбце: бабушка А.В. Кострова – Евдокия Ефимовна Кострова, дедушка Алексей Петрович Костров (первый председатель правления колхоза), тётя Поля – Пелагея Алексеевна Кострова, дядя Вася – Василий Алексеевич Костров. С грамотой в руках – член правления колхоза Василий Семёнович Завъялов, с гармонью – Алексей Григорьевич Борцов, с балалайкой – ?, улыбающийся в проёме окна – Василий Васильевич Васильев. Многие из лиц мужского пола, запечатлённых на этой фотографии, погибли на полях сражений или умерли от ран во время Великой Отечественной войны. Вечная им память!
Кострову Толе 3-4 года (1936-37). С бабушкой Евдокией Ефимовной Костровой, д. Косковская Горка Калининской (Тверской) обл.
Кострову Толе 3-4 года (1936-37), д. Косковская горка Калининской (Тверской) обл.
Кострова (Ефимова) Евдокия Ефимовна – бабушка (по матери) А.В. Кострова. Родилась в 1885 г. в семье сельского мастерового (кузнеца, плотника, столяра) Ефима Ефимова и его жены Пелагеи в деревне Хромцово Рамешковского уезда Тверской губернии. Русская. Крещёная. Как упоминалось выше, дед А.П. Костров постигал разностороннее ремесло у отца бабушки.
Кострова (Ефимова) Евдокия Ефимовна (1885–1946), похоронена на кладбище в с. Воротилове Рамешковского района Калининской (Тверской) области
Бабушка Дуня – средняя дочь в семье Ефима Ефимова. Старшей была Алёна Ефимовна Басова (Ефимова), а младшей – Матрёна Ефимовна Рогозина (Ефимова). Сёстры имели разные характеры.
Старшая – волевая, прямая в суждениях и очень внимательная и заботливая наставница (состояла в браке с крестьянином Данилой Басовым, жили в деревне Хромцово). В 1947–1948 гг. А.В. Костров, учась в Рамешковской средней школе, квартировал у них до возвращения из армии их единственного сына Басова Ивана Даниловича с женой и двумя сыновьями, политработника на войне, в последующем – секретаря Рамешковского райкома партии (по сельскому хозяйству), кстати, перенимавшего ремесло кузнеца, плотника и столяра в годы перед коллективизацией у дедушки А.П. Кострова на Косковской Горке. Бабушки Дуни уже не было, поэтому бабушка Алёна заботливо опекала школьника. С возвращением семьи сына бабушка Алёна устроила после окончания 8-го класса своего подшефного на квартиру у тёти Анны Шаровой.
Прошло без малого 67 лет с тех пор, как в начале 9-го класса А. Костров поселился в этом доме (д. Хромцово) у тёти Анны Шаровой. В этом доме А. Костров перенял много полезного в части учёбы у её сына десятиклассника Виктора Шарова и у так же квартировавшего десятиклассника участника Великой Отечественной войны офицера-артиллериста Александра Малышева. К сожалению, участвующая в беседе молодая хозяйка дома (по фамилии Шарова) ничего не смогла сообщить про судьбу тёти Анны, её дочери Антонины и примерного и весьма способного её сына Виктора, окончившего после Рамешковской школы Институт стали в Москве. Фото Олега Глущенко, д. Хромцово, 31 мая 2015 г.
Младшая сестра Матрёна, состоявшая в браке с крестьянином Иваном Рогозиным (погиб во время Великой Отечественной войны) и проживавшая в деревне Захарьино Пустораменского сельсовета Рамешковского района Калининской (Тверской) области, была доброй, приветливой женщиной. Она с мужем вырастила двоих сыновей, участвовавших в Великой Отечественной войне. Бабушка Матрёна до конца своей жизни поддерживала связь с семьёй А.П. Кострова, даже тогда, когда семья проживала в городе Калинине (Твери).
Родная бабушка Дуня была мягкая по характеру, очень трудолюбивая, слишком заботливая по отношению к дочерям и внукам. В отличие от деда, она была весьма лояльна по отношению к обоим зятьям. Ей очень хотелось, чтобы отношения дочерей со своими мужьями были устойчивые и благонадёжные.
Унаследовав от отца Ефима способности к ремеслу, она могла делать всё в крестьянском хозяйстве: работать в качестве молотобойца с дедом в кузнице, готовить вкусную пищу для семьи, по-матерински лечить семейных, ухаживать за домашними животными (кормить и доить корову, поросёнка и овец), жать зерновые культуры серпом, трепать лён, прясть, ткать на челночном станке, выделывать шкуры животных на кожу (и это на протяжении почти всей своей женской доли), варить пиво в большом объёме к Рождеству Христову, приготовлять много различной пищи и снадобья к престольному празднику, на который традиционно съезжались на лошадях (особенно запомнились предвоенные наезды) семьи её сестёр и других родственников, ремонтировать и стирать одежду и бельё семейным. Конечно, когда подросли дочери Маня и Поля, большую часть работ по домашнему хозяйству выполняли они.
Миссия бабушки, как и многих русских крестьянских женщин, заключалась в том, чтобы быть женой, матерью, хозяйкой и сельской труженицей. Для этой миссии не требовалось образования (бабушка не прошла ни одного класса школы), необходим был лишь инстинкт продолжения своего рода. В её сознании и мысли не было, что можно жить по-другому.
Особенно переживала за своего сына Васю, приезжавшего летом в отпуск (запомнились 1939-й и 1940-й гг.). За одну-две недели до его приезда её можно было часто видеть ранним утром стоящей в чулане и смотрящей в окно, обращённое на дорогу, – она ждала своего любимого сына. Помнится, она спрашивала его о том, будет ли война и что он будет делать во время войны. Хорошо запомнился его ответ: «Да, мама, война будет; что прикажут, то и буду выполнять». Даже детским умом нетрудно было понять, что бабушка очень переживает за будущую жизнь и здоровье сына. Когда он уезжал в 1940-м из отпуска, бабушка плакала и просила его почаще писать письма. Видно, материнское сердце предчувствовало большую беду. Случилось так, что в 1941-м он прислал одно или два письма (в отпуск в этом году не приезжал), причём в последнем очень кратком письме сообщал (это было, кажется, в октябре месяце) о добровольном уходе на фронт. Сосед дядя Иван Кузьмичёв, в прошлом ленинградский рабочий, сказал, что такого не может быть – он же служит в НКВД! Оказалось, что всё может быть в критические времена для Родины, когда брошен клич «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…».
Бабушка с нетерпеньем стала ждать следующего письма, продолжая работать в колхозе, как и все другие колхозники. Когда она приходила с работы, нетрудно было заметить, что она постоянно думает о своей кровушке – Васе. А известия всё не было и не было. Семья стала волноваться, мучаясь в догадках на возможные исходы неблагоприятных событий: смерть, тяжёлое ранение, плен. Ни во что не хотелось верить. И вот в один из дней в 1942 г. (сейчас трудно вспомнить, что это за день был на календаре) пришло письмо, написанное от имени Василия Кострова, но почерк был не его. В письме он извинялся, что долго не писал (не было возможности), что он ранен и находится в госпитале, о подробностях он напишет в следующем письме. Опять долгие ожидания. Бабушка стала жаловаться на болезнь сердца. Её жизненная активность стала заметно снижаться. Прошли 1942-й, 1943-й, 1944-й годы, болезнь обострялась. В 1945-м году, как уже говорилось выше, ей стало известно о смерти сына Васи. Это ещё больше обострило болезнь. Побывали в районной больнице, где было сказано, что у неё «грудная жаба» (в настоящее время сказали бы, что это ишемическая болезнь сердца, стенокардия, сердечная недостаточность). Посоветовали принимать валидол, валерьянку. Более эффективных лекарств от этой болезни в те годы не было.
Состояние бабушки ухудшалось, она плохо спала. Перед сном внука Толи она нередко просила его подойти к ней, чтобы погладить его голову, что означало прощание на всякий случай. Она прожила почти весь 1946-й год. Среди ночи 04 декабря 1946 г. она попросила подойти к ней всех: любимого мужа Лексея (так она называла его в семье), дочек Маню и Полю, приехавшую из г. Калинина по вызову в связи с крайне плохим самочувствием матери, и внука Толю. Все мы простились с ней навсегда. Она умерла при сильной загрудинной боли и нарушении дыхания на исходе этой ночи в возрасте 62-х лет.
Дед собственноручно отстругал доски и сколотил гроб, который с телом бабушки мужчины по христианскому обычаю (после отпевания набожным соседом Иваном Михайловичем Кольцовым, через три дня после смерти) на плечах отнесли из дома Костровых на Воротиловское кладбище, расположенное в 2-х километрах от Косковской Горки. На этом кладбище она покоится по настоящее время. Вечная ей память!
Строгова (Кострова) Мария Алексеевна – мама А.В. Кострова. Родилась 19 января 1910 г. в крестьянской семье Кострова Алексея Петровича и Костровой (Ефимовой) Евдокии Ефимовны в деревне Косково Рамешковского уезда Тверской губернии. Русская. Крещёная.
Воспитывалась она по образу и подобию воспитания своей матери: в труде и большой ответственной самостоятельности своих детских действий. В её памяти остались сводные сёстры её отца Алексея Петровича, которые росли в его семье и наверняка, пока были не замужем, нянчили Маню. Главной же нянькой Мани была младшая сводная сестра дедушки Дуня (Евдокия Петровна Фокина). Она была крёстной мамой Мани и в основном нянчила её, пока не вышла замуж за Михаила Ивановича Гуттина – карела из села Трестна Максатихинского уезда Тверской губернии. Дедушка и все Костровы всегда помогали семье Гуттиных (у них были две дочери – Мария и Анна), особенно когда Михаил Иванович находился в армии в 1941-45 гг. Очень близкие родственные отношения у мамы с Гуттиными сохранились до самой её смерти.
Мама как-то сказала, что когда была ещё маленькой, её мама стала заставлять качать люльку с Полей, которая родилась на два года позже её. А когда появился братик Вася (1916 г.), то они качали его люльку посменно с Полей. В шестилетнем возрасте Маня для Васи стала настоящей нянькой, а для Поли – воспитательницей. Такова была судьба подросших детей по отношению к младшим в тогдашних крестьянских семьях. Даже когда дети были грудничками, мама Дуня не прекращала работать по хозяйству, она прибегала с работы, чтобы покормить своё дитё. Воспитание детей было уделом матери. По крестьянской традиции дед являлся основным кормильцем в семье. Поэтому основная тяжесть по уходу за детьми и их воспитание ложились на плечи мамы Дуни. Иногда она сцеживала молоко и оставляла его маленькой няньке Мане, чтобы она покормила Васю. Для Мани и Поли же она оставляла хлеб, молоко (корова в семье была) и картошку.
В условиях малоземелья жизнь была в материальном отношении весьма скудной, о чём выше отмечалось со слов деда. Как и во многих крестьянских семьях, дети были одеты плохо, поэтому в холодное время года Маня, Поля и Вася обычно находились дома, чтобы не заболеть от простуды. Государственной медицины не было; пользовались народными средствами лечения, а иногда обращались к знахаркам.
Существенные политические и экономические изменения в стране произошли в связи с Февральской и Великой Октябрьской революциями (1917 г.). В экономическом же отношении жизнь крестьянина сразу после этих революций изменилась не в лучшую сторону. В 1918 г. (до 1921 г.) стала реализовываться политика «военного коммунизма», в соответствии с которой на основании декрета от 13 мая 1918 г. Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) были установлены нормы весьма ограниченного душевого потребления для крестьян. Весь хлеб, превышающий эти нормы, должен был передаваться в распоряжение государства по установленным им же ценам. Это привело к полной незаинтересованности крестьян увеличивать посевные площади. Производство зерновых в 1920 г. снизилось по сравнению с довоенным в два раза. Это были тяжёлые полуголодные годы для крестьянских семей, естественно, и для детей.
В 1918 г. Мане исполнилось 8 лет, ей бы пойти в начальную школу, но было не до школы. Надо было помогать родителям по хозяйству, присматривать за Полей и ухаживать за Васей. Можно сказать, у Мани с образованием получилось так же, как и у её мамы Дуни и у других женщин-крестьянок, несмотря на то, что они были достаточно способны и хотели учиться, и советская власть объявила о всеобщем начальном обучении и общедоступности школы всех ступеней для рабочих и крестьян. Бедность родителей была основным фактором, не позволившим в те годы получить Мане хотя бы начальное образование (в последующем она настойчиво самостоятельно училась читать и писать, и, будучи способной от природы, достигла неплохих результатов).
Положительные экономические изменения в жизни крестьян произошли в связи с введением ленинской новой экономической политики (НЭП) — политики, проводившейся в Советской России и СССР в соответствии с решением X съезда РКП(б) от 14 марта 1921 г., покончившим с «военным коммунизмом». Новая политика, заменившая продовольственную развёрстку продовольственным налогом, оживила крестьянина, у него появилась возможность производить больше продукции, а имеющиеся излишки продавать на рынке.
В 1921 г. Мане исполнилось 11 лет, и она вместе с Полей во многом помогала родителям и по дому, и по уходу за ещё маленьким Васей.
В осенне-зимнее время она постигала секреты прядения на веретене, вышивания и вязания, ткачества (в избе стоял изготовленный дедом ткацкий станок) и портняжного дела. Она помогала родителям ухаживать за лошадью, коровой, свиньями, овцами и курами: приносила им сена из сарая, воды из колодца, приготовляла и давала пойло кормилице-коровушке. В весенне-летнее время её заботой были прополка огорода и картофеля на приусадебном участке, загон коровы и овец во двор после пригона их вечером с пастбища. Во многом этом ей уже помогала сестра Поля. Маня вместе с мамой Дуней выходила работать на земельный участок Косково-Горской сельской общины. Здесь она училась жать, укладывать снопы в копны, косить, шевелить (ворошить) скошенную траву и укладывать её в стога. В этом возрасте она умела запрячь лошадь в телегу, погрузить, привезти к дому и разгрузить нужный, не очень тяжёлый груз.
Это были нелёгкие годы юности, к окончанию которых (20-21год) Маня была всесторонне подготовлена к тяжёлой трудовой судьбе женщины -крестьянки.
Естественно, половое созревание и инстинкт продолжения рода заставляли Маню, как и других девушек её возраста, в её «молодое время» найти своего «милёнка» на молодёжных сборищах – святках, посиделках, летних гуляниях.
Участие в молодежных сборищах для девушек и парней, со слов мамы Мани, было обусловлено сложившимися обычаями и традициями русской деревни. Девушку, не посещавшую посиделки, деревенские бабы и мужики могли заподозрить в какой-либо болезни, распространить слух, что она по-женски недоступна, отказывается от замужества и рождения детей, что недопустимо для женщины – продолжательницы рода людского. На святках и посиделках девушки и парни демонстрировали свои достоинства: веселый и добрый нрав, хорошие правила поведения (манеры), покладистость характера, свою лучшую одежду, трудолюбие и мастерство. Они внимательно присматривались друг к другу, чтобы не ошибиться в своём выборе.
На молодежных сборищах обычно присутствовали деревенские взрослые мужики и бабы, старики, которые наблюдали за общим весельем, не вмешиваясь в него. От мнения наблюдателей зависела в немалой степени репутация и девушек, и парней.
Печальной, а иногда и трагичной оказывалась судьба девушки, которая, как говорили раньше, «пошла по худой дорожке», поддавшись любовной страсти, утратила целомудрие. Таких в деревне называли «подкладием» («подстилкой»), распускали молву, что она теперь всем доступна. Мужчины не стеснялись по отношению к таким девушкам применять наедине насилие. Бывшие подружки девушки, пошедшей «по худой дорожке», чурались её. Несчастная переставала возвращаться вместе с другими девушками с жатвы или сенокоса домой, посещать молодёжные сборища. Такую девушку презрительно называли «колотым копытом», «снятой кринкой», «порушенной девкой», «ломаной целкой» и другими презрительными словами.
В те времена считались очень желательными ранние браки, поскольку, как говорили, половой инстинкт заглушает в парне все остальные соображения, пока у него слабая воля, он не женится по собственному желанию, не сделает выбор неугодной для родителей жены. Невесту хотели взять помоложе, попослушней, с полудетским характером, ещё слабым организмом и неумением как следует работать, то есть с тем, что являлось ручательством (гарантией) послушания невестки в семье. Говорили, что когда невестка войдет в года и окрепнет, её задавят дети, что поневоле заставит смириться с диктатом мужа, свекрови и свёкра.
Маня благополучно совершила свои поиски. За ней молоденькой очень ухаживал косковско-горский парень Василий Васильев, но она выбрала себе милёнка ровесника (точнее, старше её на год) – крестьянского парня из семьи Строговых, проживавшей в деревне Новенькая Рамешковского уезда Тверской губернии, Строгова Василия Николаевича, отслужившего действительную службу в Красной Армии.
Они поженились (обвенчались в Воротиловской церкви и сыграли свадьбу) на излёте юношеских лет в 1931 г. В 1933 г. у них родился сын Толя. На внутренней поверхности крышки сундука отец написал: «Анатолий родился 1 марта 1933 года в 6 часов вечера». Сундук этот, привезённый с Косковской Горки и долго стоявший в калининском (тверском) доме, в конце прошлого века был почему-то сожжён. Будучи уже взрослым, сын спросил мать: «Чем же пленил тебя мой отец перед вашей женитьбой?», на что она ответила: «Он умно говорил и был всегда весёлым, он нравился многим девушкам». Кстати, за излишнюю весёлость, болтливость, хвастливость и самоуверенность (эти черты его характера отмечал дедушка, отец мамы) он, как представляется, и поплатился в 1936 году.
О жизни мамы с отцом до 1936 г. говорилось в начале этого раздела. После ареста и заключения отца мама возвратилась из Москвы в семью родителей и стала самозабвенно работать в Косковско-Горском колхозе. В короткое время она проявила себя как одна из самых добросовестных исполнительных колхозниц. В 1937-м либо в 1938-м г. отец из заключения прислал матери письмо, в котором он, помимо всего прочего, просил выслать ему подушку и одеяло, на что дедушка отреагировал отрицательно. Подушка и одеяло не были посланы (трудно объяснить, почему такая ненависть проявлялась со стороны дедушки к отцу). Насколько известно, отношения мамы и отца с этого времени прекратились навсегда.
Грянула война. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. с 23 июня была объявлена мобилизация военнообязанных 1905-1918 годов рождения; постановлением Государственного Комитета Обороны (ГКО) от 10 августа 1941 г. объявлена мобилизация военнообязанных 1890-1904 годов рождения и призывников 1922-1923 годов рождения. В колхозе остались женщины, старики и старухи, мужчины в возрасте более 51 года (в том числе и дедушка Алексей Петрович Костров, которому было 53 года), молодые парни в возрасте менее 18-ти лет.
Кажется, уже в июле маму и ещё одну косково-горскую колхозницу Е. Жукову, как наиболее добросовестных и ответственно выполняющих работы в колхозе, мобилизовали (на конных подводах) на оборонные работы, проводимые на Калининском направлении обороны Москвы. Дедушка выбрал для них лучшие телеги, маме дали самого сильного колхозного мерина (до сих пор помнится его кличка — «Кравчик»). Проработали они в этот раз около 3-4 месяцев. Второй раз тоже на конной подводе маму направили на оборонные работы в весенне-летний период 1942 г. в район «Торжок-Старица». Все годы войны она работала в колхозе, не зная отдыха и покоя от зари до зари.
В годы войны и в послевоенные годы избиралась народным заседателем Рамешковского районного народного суда, помогала судье признать виновным или невиновным подсудимого на основе здравого смысла и трезвого суждения.
После войны на собраниях колхоза маме были вручены Знак отличника сельского хозяйства, учреждённый Министерством сельского хозяйства СССР, и медаль «За добросовестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Она действительно их заслужила.
Работая от зари до зари, мама не забывала напоминать сыну о том, чтобы он прилежно учился в школе, следила за его учёбой. И, когда после окончания семилетней Воротиловской школы в 1947 г. встал вопрос, что делать дальше: то ли пойти на работу, или поступить в техникум, или продолжить учёбу в средней общеобразовательной школе – мама и дедушка твёрдо заявили: только средняя общеобразовательная школа. Конечно же, они рассчитывали, что после средней школы последует учёба в институте. Как уже говорилось выше, дед хотел чтобы его внук стал инженером-машиностроителем. Мама часто говорила: «Сынок, не повтори безграмотной доли матери, теперь есть все возможности выучиться и сделать свою жизнь более лёгкой (она имела в виду физическую сторону работы) и интересной».
В осенне-зимние месяцы, в которые приходилось квартировать у родных и знакомых, учась в Рамешковской средней школе (в весенне-летние месяцы ежедневно ездил в школу с Косковской Горки на трофейном купленном дедушкой на калининском рынке новом велосипеде «Диамант»), мама регулярно привозила продукты сыну. До декабря 1947 г. (денежной реформы в СССР) в стране действовала карточная система распределения продовольственных товаров; крестьяне-колхозники карточек не имели, после реформы они оказались в ситуации денежного дефицита, поэтому покупать ученику Кострову продукты, появившиеся в государственных магазинах в свободной торговле, было практически не на что.
Во время строительства дома в г. Калинине (1951 г.) мама обеспечивала строителей продовольствием (мукой, картошкой, мясом, яйцами). Готовила пищу тётя Поля, о чём говорилось выше.
Во время учёбы сына в ВМОЛАУ им. И.В. Сталина (1951-1954) она получала от него большую часть его денежного курсантского содержания (в среднем 100 рублей в месяц).
Мама работала в колхозе до тех пор, пока дедушка не продал в 1955 г. свою пятистенную избу на Косковской Горке, чтобы расплатиться с частью взятого в банке на постройку дома кредита (ссуды). В 1955 г. мама прекратила работу в колхозе и, получив бессрочный паспорт, переехала жить в г. Калинин, прописавшись на жилплощади сестры Поли в построенном дедом доме.
С самого начала 1955 г., когда сын стал лётчиком, он высылал ей (вплоть до его женитьбы в 1958 г.) около 1000 рублей в месяц (она сохранила все почтовые переводы). На эти деньги она могла жить в городе, не зная материальных забот (за 1 рубль можно было пообедать в столовой, взяв салат, борщ, антрекот с картошкой, компот с булочкой). Однако материальное положение семьи (дедушка, мама, тётя Поля, сын тёти Поли – Валя), в которой поначалу работала одна тётя Поля (кондуктором в Трамвайном парке), оказалось тяжёлым. Потом, как уже говорилось выше, стал работать дедушка. В этой ситуации пригодились разносторонние способности и подготовленность сельской труженицы-мамы. В 1955 г. она не имела пенсионного возраста (ей исполнилось 45 лет) и, следовательно, не имела права не работать, поскольку действовало положение сталинской Конституции 1936 г. (она была заменена в 1977 г.), гласящее, что труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу «кто не работает, тот не ест». Но она имела статус иждивенки сына-офицера.
Она занялась «приусадебными» делами. С помощью сестры Поли (собственницы дома), дедушки и племянника Вали она разработала «приусадебный» 4-х -5-тисоточный земельный участок и стала высокопроизводительно выращивать картошку, капусту, лук, морковь, огурцы, петрушку, укроп, цветы. Часть продукции шла на потребление семьи, остальная – на продажу. Особенно прибыльным оказалось выращивание «зелени» (лука, петрушки, укропа) и цветов, на продажу которых городские власти не накладывали каких-либо существенных ограничений. Поскольку комбикорма стоили недорого, семья ежегодно выращивала поросёнка. В летне-осеннее время мама собирала ягоды и грибы в окрестных лесах города Калинина, а также в родных окрестных лесах Косковской Горки, часть сбора которых также шла на продажу. В зимнее время она вязала носки и перчатки, которые по возможности продавала на улице. Однажды, как она рассказывала, её задержали и подвергли допросу на комиссии Заволжского Совета депутатов трудящихся г. Калинина. На поставленные вопросы: где работает, с кем проживает, почему занимается спекуляцией — она честно отвечала, что не работает, находится на иждивении сына-офицера, у которого семья вместе с нею 5 человек, что она не спекулирует, а продаёт результат собственного труда. Её не оштрафовали, но строго предупредили. Советы депутатов трудящихся ответственно исполняли постановление Партии и Правительства от 11 октября 1931 г. о полном запрете частной торговли, в сущности де-юре отменившем НЭП в СССР.
Как и в колхозе, мама работала от зари до зари. Её деятельность существенно повысила покупательную способность семьи. Колхозную пенсию (120 рублей) мама получила в конце шестидесятых — начале семидесятых годов прошлого века в соответствии с упоминаемым выше Законом СССР «О пенсиях и помощи членам колхозов».
В мае 1964 г. мама и все Костровы понесли серьёзную семейную утрату: умер глава семьи – отец и дедушка Костров Алексей Петрович.
Маня с внучкой Поли — Олей Лоллиной в родительском доме. Город Калинин (Тверь), 1966 г.
В 1972 г. от болезни головного мозга скончалась сестра Поля. По закону в наследственные отношения, касающиеся построенного дедом дома, должен был вступить сын Поли – Лоллин Валентин Алексеевич. Но он, сознавая роль мамы и её сына Кострова А.В. (двоюродного брата) в строительстве и обустройстве дома, как высокопорядочный и добросовестный племянник отказался от права прямого наследства в пользу мамы – Строговой Марии Алексеевны, которая Свидетельством о праве на наследство по завещанию передала право на наследство имущества (дома) в равных долях Лоллину Валентину Алексеевичу и Кострову Анатолию Васльевичу. Это было справедливое решение. Если для А.В. Кострова тётя Поля была второй мамой, то для В.А. Лоллина второй мамой была его тётя Маня – мама А.В. Кострова.
После понесённых утрат мама стала жаловаться на боли в области сердца. Помнится, что спасительными средствами для неё были валидол, валерьянка и но-шпа. Несмотря на ишемическую болезнь сердца, проявляющуюся в форме острой стенокардии, она не прекращала своей деятельности. Складывалось впечатление, что эта деятельность является важным лечебным средством от проявляющейся болезни.
В 1977 г. родительский дом, который построил Дед, был газифицирован, и в нём мама установила газовую систему отопления. Это существенно облегчило её жизнь.
Работая и проживая в Москве, сын, его жена Люся и дочери Ира и Оксана часто навещали мать и бабушку, привозили из Москвы ей продукты: колбасы, мясо, мясные изделия, – которые в те времена трудно было купить в государственных магазинах г. Калинина (Твери). Практически ежегодно к ней приезжал племянник Валя с женой Шурой и детьми Олей и Владиком. Эти приезды были для неё большой радостью, можно сказать, счастьем. В эти дни она как будто забывала про свою болезнь.
С мамой — Строговой Марией Алексеевной на «заваленке» родительского дома, г. Калинин, август 1981
Бабушка Маня с внучкой Оксаной и Альфой во дворе родительского дома, Калинин (Тверь), лето 1982 г. (последнее лето бабушки Мани)
17 февраля (четверг) 1983 г. сын получил письмо, в котором мама просила обязательно приехать на выходные. Судя по всему, она предчувствовала свою близкую кончину. Придя домой в этот день несколько пораньше с лыжной подготовки около 17.00, сын по телефону получил сообщение соседки Александры Кирилловны Григорьевой, что мама скоропостижно скончалась, сидя за столом и просматривая извещения об уплате за газ и электричество. Проживающие у неё девушки-студентки видели, как она привезла воду с колонки, разделась и вошла в переднюю комнату. Уходя из дома, девушки увидели её голову лежащей на столе – мама была мертва. В срочном порядке сын добрался до родного дома, рано утром из г. Владимира приехали двоюродный брат Валя (Валентин Алексеевич Лоллин и его жена Шура (Александра Васильевна Праздничнова). Днём приехала из Москвы Люся – жена её единственного сына Анатолия и мать двух родных и безгранично любимых ею внучек Иры и Оксаны, а также двоюродный брат усопшей Иван Данилович Басов, крёстная мама Евдокия Петровна Гуттина.
Мама была уважительной и внимательной к людям, склоки, наветы и всякие дрязги были чужды для неё. Проститься с ней пришли все соседи с родной и очень много с ближних улиц. Мужчины пронесли гроб с её телом до конца улицы, пока оркестр не оборвал траурный марш.
Похоронили маму на городском Дмитрово-Черкасском кладбище в г. Калинине (Твери). К сожалению, не удалось похоронить, как и ранее её сестру Полю, рядом с их отцом Алексеем Петровичем Костровым на Николо-Малицком кладбище. Решением советских властей это кладбище было закрыто для захоронений.
На могиле Марии Алексеевны: сын Анатолий, внучка Оксана (справа) и правнучка Олеся
Лоллина (Кострова) Пелагея Алексеевна, сестра мамы и тётя А.В. Кострова. Родилась 27 апреля 1912 г. в крестьянской семье Кострова Алексея Петровича и Костровой (Ефимовой) Евдокии Ефимовны в деревне Косково Рамешковского уезда (района) Тверской губернии (области). Русская. Крещёная. В семье все её называли Полей, а её муж – Лоллин Алексей Иванович – Полиной. Рождение Поли добавило нагрузку на бабушку Дуню: ей пришлось воспитывать сразу двух малышек с разницей в возрасте два года. Маловероятно, но возможно, что бабушке Дуне в эти годы помогала ухаживать за девочками её мама Пелагея (бабушка Мани и Поли). Кстати, помнится, как прабабушка Толи — Пелагея гостила на Косковской Горке в середине второй половины тридцатых годов, но уже мало перемещалась по избе, в основном лежала на большой русской печке. Конечно же, основной нянькой Поли, как и Мани, была младшая сводная сестра дедушки Дуня (Евдокия Петровна Фокина, в замужестве – Гуттина).
В 1920 г. Поле исполнилось 8 лет. Как уже говорилось, советская власть в самом начале своего действия заявила о всеобщем начальном обучении рабочих и крестьян. В этот год она поступила в 1-й класс Воротиловской начальной школы и, пройдя 2 класса, прекратила учёбу. Как говорила мама Маня, она не захотела продолжать учёбу, а родители не настояли на том, чтобы она закончила хотя бы начальную школу. Думается, причина «безразличного» отношения родителей к прекращению учёбы Поли заключалась в тогдашней их бедности, которая усугублялась (до перехода к НЭПу в 1921 г.) большевистской политикой «военного коммунизма». Конечно, нельзя не считать и сложившуюся в бедняцкой деревенской среде традицию не учить женщин грамоте.
В последующем (до замужества в 1936 г.) её жизнь и работа практически была такими же, что и описанные выше жизнь и работа своей сестры Мани. Верно, были и отличия: Маня более предметно осваивала швейное ремесло, а Поля – трикотажное. В настоящее время трудно точно установить, в какие годы Поля работала на государственной трикотажной фабрике в с. Рамешки, но то, что работала – это факт. Трикотажная фабрика в Рамешках в виде производственной коммерческой фирмы (ПКФ) продолжает деятельность в настоящее время как одно из малых предприятий посёлка городского типа, являющегося районным центром. В памяти осталась круглая трикотажная машина тёти Поли (для вязания чулок, перчаток и других изделий), привезённая из деревенского косковогорского родительского дома в городской родительский дом в Твери, на чердаке которого она долго хранилась.
На помещённых выше групповых фотографиях (1933 г.) тётя Поля модно и прилично одета (одежду других членов семьи Костровых, для деревни, тоже нельзя назвать бедняцкой). Несомненно, это показатель повышения жизненного уровня трудоспособной крестьянской семьи в условиях непродолжительного, менее 10-тилетнего, действия НЭП.
Тётя Поля стала крёстной матерью родившегося 1 марта 1933 года Толи Строгова, окрещённого в Воротиловской церкви (превращённой в 30-е годы по воле большевиков в складское помещение и по невыясненным причинам сгоревшей в конце 30-х годов прошлого века). Научившись говорить, Толя называл Полю лёлей Полей. Она была для него внимательной и заботливой тётей, можно сказать, второй матерью до конца её жизни. Очень любила наводить чистоту в доме. Помнится, перед каждой Пасхой она с большим азартом поистине «драила» полы и потолки не только в избе, но и в сенях и коридоре деревенского дома. Лёля Поля умела и любила вкусно и разнообразно готовить пищу для семьи. По домашним делам она была прекрасным помощником своей матери – Евдокии Ефимовны.
Поля вышла замуж в 1936 г. за Лоллина Алексея Ивановича, карельского парня из соседней деревни Каликино. По традиции она взяла фамилию мужа. До начала Великой Отечественной войны проживала вместе с ним у его родителей, работая в колхозе.
28 апреля 1938 г. Поля родила сына — Валентина Алексеевича Лоллина, ставшего любимцем не только дедушки и бабушки Костровых, но и бабушки Лоллиной Екатерины, матери Алексея Ивановича.
Лоллин А.И. имел семилетнее образование и занимался бухгалтерским делом в Воротиловском отделении «Заготзерна». С началом Великой Отечественной войны был призван в армию, воевал подо Ржевом (сначала был интендантом, а потом командовал ротой). С уходом А.И. Лоллина на войну лёля Поля с трёхгодовалым сыном Валей перебралась в родительский дом деда на Косковской Горке. По причине малого возраста сына её не привлекали на оборонные работы, она ухаживала за ребёнком и вела домашние дела. Помнится, что в первые годы войны, когда мама была на оборонных работах, кормили школьника Толю Кострова и ухаживали за ним либо бабушка Дуня, либо крёстная – лёля Поля. Она в эти годы действительно заменяла маму Толи.
В начале 1943 г. вернулся с войны с ампутированной ногой А.И. Лоллин. Лёля Поля, Алексей Иванович и их сын Валя некоторое время продолжали жить в доме деда на Косковской Горке, затем перебрались в каликинскую родительскую избу. Уже в это время стало заметно, что инвалид — муж и отец «тянется к бутылке». Думали, что это временное явление, активная жизнь исправит ситуацию. Приняли решение переехать в город, где бы Алексей Иванович мог работать. Как говорилось выше, общими усилиями при инициативной поддержке деда Алексея Петровича, отца Поли, в 1945 г. купили небольшую комнату на улице Зинаиды Коноплянниковой в г. Калинине (Твери).
Лёля Поля поступила на работу кондуктора в Трамвайный парк, а Алексей Иванович – бухгалтера коммерческого продовольственного магазина, расположенного в небольшом кирпичном строении у железнодорожного вокзала (в последующем при реконструкции привокзальной площади его снесли). Их сын Валя начал учиться в первом классе начальной школы, расположенной на улице Благоева (теперь на месте деревянного строения школы – многоэтажный дом).
Изначально казалось, что всё складывается в их семье вполне прилично. Летом 1946 г. племянник и крестник Поли – шестиклассник Толя Костров провёл около двух недель в её семье, впервые побывав в г. Калинине (Твери). То, что удалось ощутить и увидеть в эти дни, помнится до сих пор: вкусный мясной суп, приготовляемый лёлей Полей; купание в Волге и Тверце и плавание на яликах по этим рекам; послевоенный воскресный вечерний городской сад с оркестровой музыкой и большим количеством посетителей, поедающих мороженое и пьющих подслащённую газированную воду; цирк в городском саду с клоунами, гимнастами и различными животными; расконвоированные пленные немцы, восстанавливающие город (однажды удалось непродолжительно поговорить с ними на немецком языке); стадо коров, перегоняемое пастухом по улице З. Коноплянниковой на выпас и с выпаса (в послевоенные годы многие городские семьи имели коров, свиней и кур); посещаемый в основном военными ресторан «Селигер», в котором швейцаром работал Дмитрий Никитович Щёлоков, сосед по дому и земляк по Воротиловскому приходу. (С семьёй Щёлоковых у лёли Поли были самые тёплые отношения. Кстати, Дмитрий Никитович и его супруга Евдокия похоронены на своей малой родине, Воротиловском кладбище; навещая могилу нашей бабушки Дуни, мы заходим и на могилу Щёлоковых). К нему в ресторан иногда заходил его сын Коля (в будущем лётчик–истребитель) вместе с гостившим Толей Костровым, чтобы попросить у Дмитрия Никитовича денег на кино и мороженое.
Начало учёбы Полиного сына Вали был отличным, учительница регулярно ставила его в пример и по успеваемости и по дисциплине. Поля очень радовалась успехам сына. А вот отношения с мужем радостей не доставляли. Он начал превращаться в алкоголика и совершенно нетерпимо вести себя и по отношению к жене и по отношению к сыну. Валя стал бояться своего отца. Поля прислала письмо своему отцу Алексею Петровичу, в котором просила совета, как поступить ей в ухудшающейся семейной ситуации. Совет был категоричный – развестись. Сейчас трудно сказать, в каком году состоялся развод. Помнится, что когда мы с дедом зимой 1949 г. приехали в Калинин, чтобы продать на рынке часть поросёнка, лёля Поля и Валя были свободны и встретили нас с большой радостью.
О роли тёти Поли в сосредоточении семьи Костровых в городе Калинине (Твери) в начале 50-х годов сказано выше. Если бы она не получила земельный участок под постройку дома, невозможно было бы соединить семью в городе. Был другой путь сосредоточения семьи – купить готовый дом, но для этого у семьи не было средств.
Все труды и заботы по бытовому обеспечению процесса строительства дома на полученном земельном участке несла Поля.
В июне 1951 г. в поздний вечерний час Поля проводила своего крестника, после окончания им рабочего дня на стройке дома, до трамвайной остановки на улице Горького и благословила его на поступление в ВМОЛАУ им. Сталина. Все училищные отпуска и ежегодные отпуска во время службы в воинских частях крестник проводил в родительском доме, застройщиком участка, на котором возводился дом, являлась лёля Поля.
В 1955 г. она телеграммой сообщила своему крестнику — лётчику радостную весть об окончании сыном Валей средней школы с золотой медалью. Поля очень гордилась тем, что она, необразованная женщина, вырастила такого сына. С помощью Мани медалисту был куплен хороший выпускной костюм.
В конце августа 1958 г. после поступления племянника Поли А. Кострова в военную академию он привёз в родительский дом на время свою молодую беременную жену Люсю. Внимание Поли по отношению к Люсе и её забота о ней были поистине материнские. Благополучно родившаяся в 1959 г. у Люси и Толи дочь Ира в детсадовском возрасте продолжительное время жила в родительском доме в Калинине под совместным присмотром и уходом родной бабушки Мани и бабушки Поли. Именно бабушка Поля научила внучку называть их «ломаными старухами». Бабушки умилялись, когда она обращалась к ним, употребляя это прозвище. У Иры остались в памяти посещения церкви с бабушками.
Поле очень хотелось, чтобы её сын стал либо учителем, либо врачом.
Сын Поли Валентин Лоллин (слева) – выпускник Калининского медицинского института с коллегой Виктором Шварцманом у здания стоматологической поликлиники в г. Киселёвске (Кузбасс). Осень 1961 г. Фото из архива Лоллиных
В 1961 г. Валентин окончил стоматологический факультет Калининского медицинского института. От предложения одной из кафедр института продолжить учёбу в аспирантуре отказался. Получил распределение в г. Киселёвск (Кузбасс). Вместе с ним отправилась его будущая жена однокурсница Праздничнова Александра Васильевна. В Киселёвске они поженились. 1-го сентября 1962 г. у них родилась дочка Оля. Бабушка Поля очень радовалась этому прибавлению в молодой семье. Помнится, во время приезда на воскресный день в родительский дом племянника – слушателя Военной академии им. Дзержинского она напекла блинов (ей очень нравилось печь блины и подавать их с горячим коровьим маслом) и устроила в связи с этим торжественный обед.
В мае 1964 г. Полю, как всех членов семьи Костровых, постигло большое горе – скончался тятя (так называли дочери своего любимого отца – Алексея Петровича Кострова). Несмотря на то, что крещёный дедушка весьма опосредованно верил в бога, Поля пригласила на отпевание соседа по Косковской Горке Кольцова Ивана Михайловича, отпевавшего любимую жену покойного — бабушку Дуню.
Летом 1964 г. года Поля отправилась по приглашению сына в Кузбасс, откуда вернулась с двухгодовалой внучкой Олей и несколькими золотыми зубами, вставленными детьми — сыном Валей и снохой Шурой. Заметно было, как она в разговоре с соседями и знакомыми старается улыбаться, чтобы выказать свою состоятельность (тогда золотые зубы были и модой, и признаком безбедности). Это были годы инициативной активной жизни и деятельности Поли. Она нередко, останавливаясь в семье Гуттиных, навещала свою малую родину – Косковскую Горку, могилу матери в Воротилове, собирала грибы и ягоды в косковогорских и каликинских лесах.
Бабушка Поля с внучкой Олей и сестрой Маней, сентябрь 1965 г., Калинин (Тверь)
В середине шестидесятых годов ещё молодых, но перспективны специалистов – сына Валю и сноху Шуру (Валя уже был главным стоматологом города Киселёвска, и Шура зарекомендовала себя как знающий и умелый врач-стоматолог) пригласили на работу в г. Владимир с предоставлением квартиры. 14 октября 1965 г. они перебрались в старый русский город. Здесь по истечении небольшого времени Валя возглавил одну из городских стоматологических поликлиник и стал главным стоматологом города.
В 1967 г. Поля закончила работу, как она говорила «изъездилась», в Трамвайном парке, выйдя на пенсию.
28 мая 1969 г. Поля с большой радостью узнала, что у Вали и Шуры родился сын Владик. Маня говорила, что она восторгалась по поводу появления внука Владислава Валентиновича Лоллина, с гордостью рассказывала об этом соседям и знакомым. И когда Шура (в начале 1970-го г.) была директивно направлена на курсы совершенствования врачей в Москву, бабушка Поля, приехав из Калинина во Владимир, взяла заботы по уходу за семьёй на себя. Внучка Оля до сих пор помнит бабушкино безгранично внимательное и заботливое отношение к ней и маленькому Владику.
Сын Поли Валя (Лоллин Валентин Алексеевич) с женой Шурой (Праздничновой Александрой Васильевной), дочкой Олей и сыном Владиславом, г. Владимир, май 1969 г.
После получения семьёй крестника Толи (в это время – преподавателя военной академии) полноценной квартиры в Москве Поля в 1970-м г. приехала навестить Толину семью и, конечно же, посмотреть, как живётся в Москве, в которой она бывала только проездом. Ей не понравилась бойкая московская жизнь. Но, если говорить в целом, всё у неё обстояло вполне нормально: она продолжала, имея пенсионную свободу действий, заниматься домашним хозяйством, периодически навещать свою малую деревенскую родину. Но, после поездки на Косковскую Горку осенью 1971 г., по словам Мани, она стала жаловаться на не проходящую боль в голове. Выписываемые участковым врачом лекарства не помогали.
В один из вечеров Поля увидела в окно вылетающие из печной трубы соседского дома «снопы искр». Это привело её в состояние истерии, страха, она плакала и кричала: «пожар! пожар! пожар!». С большим трудом Мане удалось успокоить её. Врачи скорой помощи разводили руками, предложили положить в стационар. Но Маня отказалась отпускать сестру. Как потом она говорила, что её не покидала мысль, что это пройдёт. Между тем болезнь усиливалась. В один из последних при жизни приездов в родительский дом, её крестник Толя, подойдя к кровати крёстной, спросил: «Лёля Поля, ну как ты?». Она не узнала, кто к ней обращается. Стало ясно, что дела очень плохи.
Сын Валя, взяв краткосрочный отпуск, пробыл рядом с матерью несколько суток. В один из вечеров он позвонил двоюродному брату в Москву и сказал, что состояние мамы безнадёжное. Через неделю – 13 марта 1972 г. лёля Поля скончалась. Помнится, диагноз был: опухоль головного мозга. На похороны приехали все родные, которые были на похоронах её отца – Алексея Петровича Кострова. Отпевал покойную, как и Алексея Петровича, Кольцов Иван Михайлович. Похоронили Полю на городском Дмитрово-Черкасском кладбище в г. Калинине (Твери). На памятной (надмогильной) гранитной плите её сын написал: Лоллина (Кострова) Пелагея Алексеевна 27.04.1912 – 13.03.1972.
Полковник Костров А.В. и двоюродный брат, главврач, главный стоматолог в г. Владимире — Лоллин Валентин Алексеевич в родительском доме, выросшие в семье деда Кострова Алексея Петровича, основателя родительского дома, кузнеца, 1-го председателя колхоза в дер. Косковская Горка, апрель 1982, г. Калинин
Сын Поли — Валентин Алексеевич Лоллин (гл. врач стоматологической поликлиники, гл. стоматолог гор. Владимира) со своими детьми — Ольгой Валентиновной Харитоновой (Лоллиной) и Владиславом Валентиновичем Лоллиным, гор. Владимир, апрель 1988 г.
Племянник Анатолий Костров, его дочь Оксана и внучка Олеся на могиле тёти и бабушки Поли, …. Порядок на могиле поддерживался регулярно приезжавшим из Владимира сыном тёти Поли – Валентином Алексеевичем. Светлая память тёте Поле и её сыну Вале (28.04.1938–21.11.2013)
Костров Василий Алексеевич – сын Алексея Петровича и Евдокии Ефимовны Костровых родился в 1916 г. в дер. Косковская Горка Рамешковского уезда (района) Тверской губернии (области), брат Марии Алексеевны и Пелагеи Алексеевны Костровых (в семье его называли Васей). О раннем детстве и дошкольном возрасте Васи говорилось в предыдущих рассказах о членах семьи Костровых. Со слов бабушки Дуни и мамы Мани, Вася рос как нормальный любознательный мальчик. В 1923 г. он начал учиться в начальной Воротиловской школе, после успешного окончания которой продолжил учёбу в этой же школе. Являл собой пример и в успеваемости, и в дисциплине, был и пионером, и активным комсомольцем (секретарём комсомольской организации школы). В летние каникулы работал в колхозе: помогал отцу в кузнице.
После окончания семилетки Василий Костров был направлен, по рекомендации комсомола, на курсы финансовых инспекторов. Развитие исполнительного аппарата налоговой системы социалистического государства в те годы, хотя НЭП прекратила своё действие, являлось актуальным. Руководящая партия видела в фининспекторе важную фигуру, способствующую увеличению бюджета государства. Неслучайно крупнейший советский поэт В. Маяковский посвятил (1926 г.) в некотором смысле связанное с этой проблемой стихотворение «Разговор с финансовым инспектором о поэзии».
Окончив курсы, Василий Алексеевич был направлен на работу в Рузский район (г. Рузу) Московской области. На фотографиях этого времени дядя Вася выглядит красивым интеллигентным финансовым инспектором.
В связи с выходом постановления ЦИК и СНК СССР от 11 августа 1936 г. № 46, гласившего, что: 1. Во изменение ст. 10 „Закона об обязательной военной службе“ от 13 августа 1930 г. (СЗ 1930 г. № 40, ст. 424) установить, что к отбыванию действительной военной службы граждане призываются по достижении 19 лет к 1 января года призыва (вместо 21 года), дядя Вася был призван в 1936 г. на срочную военную службу.
Военную службу он проходил на территории Аджарской автономной республики Грузинской ССР (на фотографии он отделённый командир – в петлицах два треугольника). После окончания срочной службы (1939 г.) он продолжил службу в учебном заведении НКВД (г. Москва). Помнится, когда дядя Вася приезжал в отпуск к родителям на Косковскую Горку, он уходил от ответов на вопросы – где он служит и чем занимается. Семейные, даже дедушка, не разбирались в знаках различия на его одежде. Только упоминаемый выше сосед дядя Иван Кузьмичёв, бывший ленинградский рабочий, твёрдо знал в каких войсках служит дядя Вася. В новой и хорошо подогнанной форме одежды, до блеска начищенных и поскрипывающих сапогах он выглядел красавцем, стройным и представительным военным.
В Книге памяти Калининской (Тверской) области по Рамешковскому району зафиксировано, что Костров Василий Александрович (допущена ошибка: должно быть «Алексеевич») призван в 1941 г. (призывался он не по Рамешковскому району, а из состава учебного заведения НКВД в Москве; как он писал родителям – отправился на фронт в 1941 г. добровольцем), рядовой, умер от ран в 1943 г., похоронен в г. Дубовка — городе муниципального уровня в Волгоградской (в прошлом Сталинградской) области, расположенном на правом берегу Волги. В этом городе во время войны было более двух десятков военных госпиталей и несколько братских могил. По интернетовской информации, в 1941 г. этот город входил в зону ближнего тыла советских войск при защите г. Воронежа. Расстояние от границ г. Дубовка до границ города Волгограда (Сталинграда) по прямой – менее 50-ти километров.
Вероятнее всего (точной информации нет) дядя Вася воевал в составе 10-й дивизии НКВД. В связи с созданием 12 июля 1942 г. Сталинградского фронта под командованием маршала С.К. Тимошенко, а с 23 июля — генерал-лейтенанта В.Н. Гордова (начало битвы за город считается 17 июля 1942 г.) эта дивизия наряду с другими стала выполнять боевые задачи по защите г. Сталинграда.
23 августа 1942 г. ударная группировка 6-й немецкой армии Паулюса прорвалась к Волге близ северной окраины Сталинграда (со стороны г. Дубовка). На площади в 100 тысяч квадратных километров между Доном и Волгой развернулась Сталинградская битва, длившаяся более полугода. Около четырёх месяцев продолжался период обороны, в ходе которого наши войска в 1942 г. провели две стратегических оборонительных операции (соответственно с 17 июля по 12 сентября и с 13 сентября по 18 ноября) и наступательную операцию с 19 ноября 1942 г. по 2 февраля 1943 г., завершившуюся разгромом и пленением врага.
Неизвестно, в каких боях из указанных операций получил смертельное ранение дядя Вася. Он не был женат. Его смерть во имя великой цели — защитить Родину от «фашистской силы тёмной» — утешение и достойный жизненный пример для племянника.
Учителя и ученики Воротиловской семилетней школы, 1930–1931 гг. В центре – директор школы ?; во втором ряду, третья справа, – Смирнова Анна Кондратьевна, учительница начальных классов (первая учительница Толи Кострова в 1940–1944 гг.); в этом же ряду, третий слева, – учитель Гуглин Александр Сергеевич. В гимнастёрке и портупее в третьем ряду, четвёртый слева, – Василий Алексеевич Костров (дядя Вася), погиб в Битве под Сталинградом в 1942–1943 гг. Фотография из архива семьи Костровых
Костров Василий (третий слева) со сверстниками с Косковской Горки. Город Калинин (Тверь), начало 30-х годов 20-го века
Дядя Вася (Костров Василий Алексеевич), третий слева, с братьями, у которых он квартировал, работая фининспектором. Город Руза Московской обл., 1935 г.
Отделенный командир Костров Василий Алексеевич (два треугольника в петлицах (справа), годы срочной службы, Аджария, 1938 г.
Василий Алексеевич Костров, сотрудник НКВД, со значком «Ворошиловский стрелок». Г. Москва, май 1940 г.
Василий Алексеевич Костров. Годы службы в НКВД, ориентировочно 1940 г. Последняя фотография, оказавшаяся в семейном архиве
В Твери тоже бывает тепло. А.В. Костров с уважаемым соседом по 3-му проезду Красина фронтовиком в ВОВ Сергеем Ивановичем Соловьёвым, 1991